Слезла Чача с дерева, набрала в туесок молока, пошла к Ёме добывать бердо.
– Славные коровы у тебя, Ёма, молочные и не норовистые. Вот тебе молоко, а мне давай наше бердо. Бабушка, знать, уже ругает меня.
– Очень скоро ты вернулась, – говорит Ёма. – Я не успела доткать. Садись за кросна и кончай тканье, а я сготовлю для тебя гостинцы.
Чача стала ткать, а Ёма ушла в подпол – только не гостинцы готовить, а свои зубы точить.
Точила, точила, спросила Чачу:
– Скоро ли доткешь?
– Не скоро еще, – говорит девочка.
– Будешь кончать, мне скажешь.
В подполе скрежет стоит: Ёма зубы точит. А в избушке стукоток: Чача холст ткет. Ёма торопится, и Чача спешит, да видит, что раньше Ёмы ей не справиться.
Взяла девочка ножницы, обрезала основу, вытащила бердо, а кота научила:
– Спросит твоя хозяйка: «Скоро ли доткешь?» – ты моим го¬лосом отвечай, не скоро, мол, еще.
Бердо – в пестерь, пестерь – в руки, и пустилась Чача бежать. Только вышла за порог, а Ёма и спрашивает из подпола:
– Скоро ли доткешь?
Кот Чачиным голоском отвечает:
– Не скоро еще.
Успокоилась Ёма, снова за свои зубы принялась. Точила, точила, опять спрашивает:
– Скоро ли доткешь?
А кот ей:
– Как кончу, так и скажу.
Наконец наточила Ёма зубы, вышла из подпола, смотрит: Чачи нет, и берда нет.
Тогда стала она ругать черного бородатого кота:
– Ты почему выпустил девочку?
Кот отвечает:
– Сто лет тебе служу, а ты мне и крошку хлеба не бросила. Девочка же один день у нас побыла, да мясом меня угостила. Вот я и отпустил ее домой.
Замахнулась на кота Ёма и стала ворона ругать:
– А ты чего смотрел? Аль ослеп совсем?
Ворон отвечает:
– Сто лет тебе служу, а досыта ни разу не ел. Девочка раз побыла, да челпан хлеба не пожалела.
– А ты где был? – напустилась Ёма на веник. – Али забыл, начто поставлен?
Веник говорит ей:
– Сто лет твое добро караулю, а ласкового слова не слышал. Девочка погладила меня да под лавку положила.
Стала Ёма дверь бранить да пинать:
– Почему ты, бестолковица, выпустила девочку?
– Век тебе служу, а ты и глинку под мою пятку не положила. Девочка меня маслом смазала, вот я ее и выпустила.
– Что же ты, осина, не задержала девочку с бердом? – спросила Ёма у осины.
– Состарилась я на твоей службе и светлого дня не видела. А девочка мне новую ленту подарила.
– У-ух, непутевые! Задам я вам жару-пару! – сказала Ёма и хватила палкой по крыше. Спустилась с крыши большая ольховая ветка. Села Ёма на нее верхом и взвилась к небу вихрем.
А Чача давно выбралась из болота и бежит лугами. Вдруг чует она за собой жаркое дыхание. Догадалась Чача, что ее настигает погоня. Вытащила она из пестеря щеть и сказала:
– Пусть вырастет из этой щети частый-пречастый, высокий-пре-высокий лес! Бросила позади щеть – вырос густой да высокий лес: ни зверю пройти, ни птице пролететь.
Сунулась Ёма на своей ольховине туда-сюда – нельзя проехать. Сдала назад, взлетела ввысь, но высок лес, не перескочить.
Еще больше рассердилась болотная хозяйка. Ударила своей палкой ольховину и вернулась домой, за большим топором. Прилетела, рубит лес налево и направо, валятся вековые деревья, а щепки в болото летят.
Рубила Ёма, рубила – просеку вырубила и опять пустилась за девочкой. Летит ольховина во всю силу, а Ёма ее еще палкой подгоняет.
Увидела девочка, что Ёма ее настигает, вытащила из пестеря брусок, сказала:
– Пусть из этого бруска вырастут большие-пребольшие горы!
Кинула позади брусок – встали тут высокие-превысокие горы:
ни зверю пройти, ни птице перелететь.
Налетела Ёма на каменный утес – гул прошел по горам. Хотела Ёма горы перескочить, но не поднялась ольховина и до половины.
Ёма от злости по-волчьи воет, зеленые свои волосы рвет.
Вернулась болотная хозяйка домой, взяла тяжелую балду-кувал-ду и полетела той балдой горы рушить. Ломает она скалы, ворочает камни. Ломала, ломала – проход в горах сделала.
Далеко ушла Чача, родной дом ей уже с пригорка видать, да Ёма на пятки наступает. Вытащила девочка из пестеря глиняный пузырек с водой и сказала:
– Стань, пузырек, вязкой глиной!
Бросила Чача пузырек позади себя да угодила прямохонько в Ёмин длинный нос. Отскочил пузырек от Ёминого носа, упал, и разлилась вокруг липкая глина. И Ёма в ней по колено завязла. А девочка ступила еще раз-другой – тут и ей ноги глиной сковало…
Бьется болотная хозяйка в глине, да выбраться не может: вытащит одну ногу – другая завязнет. Стала она руками глину разгребать – руки завязли. Стала носом ковырять – и нос в глине увяз.
Летела мимо сорока, увидела, как Чача в глине застряла, полетела прямо к ее дому, постучала в окошко и заверещала:
– Ваша внучка погибает! Ваша внучка погибает! Спасайте, спасайте, спасайте!
Выбежал на улицу дед с рогатиной, выбежала бабка с кочергой.
– Где наша внучка? Где наша Чача?
И видят: в глине она увязла.
Откопали дед да баба свою внучку из глины и домой повели. А вечером званый ужин устроили. Позвали на ужин добрую старушку, что у самого болота живет, и сороку пригласили. Гости пели и плясали, за догадливую и смелую Чачу радовались.
А Ёму дед да баба в глине оставили. И сейчас, поди, там она.
И пусть, не будет маленьких обижать…
«Заветный клад: избранная коми-пермяцкая народная проза и поэзия» (перевод с коми-перм. и сост. В.В. Климова) Кудымкар: Коми-Перм. кн. изд-во, 2007
Savez-vous que les ancêtres des Komi-Permyaks étaient appelés « chud », « extraterrestre ». Le légendaire Chud aux yeux blancs – un peuple semi-mythique entré dans la clandestinité – est entouré de secrets et d’objets uniques de la vie quotidienne et du culte.
Je vous rappelle que le matériel a été fourni par le Musée des traditions locales de Komi-Permyak. PI. Soubbotine-Permyak.
Nous attendons vos commentaires à : library@bel.rs.gov.ru
